Одинокая птица над полем кружит Догоревшее солнце уходит с небес. Если шкура сера и клыки что ножи Не части меня волком стремящимся в лес. Лопоухий щенок любит вкус молока, А не крови, бегущей из порванных жил. Если вздыблена шерсть, если страшен оскал, Расспроси-ка сначала меня как я жил. Я сидел на цепи и в капкан попадал, Но к ярму привыкать не хотел и не мог. И ошейника нет, чтобы я не сломал. И цепи, чтобы мой задержала рывок. Я в кромешной ночи, как в трясине тонул, Забывая, каков над землей небосвод. Там я собственной крови хлебнул. До чужой лишь потом докатился черед. Я бояться отвык голубого клинка И стрелы с тетивы за четыре шага. Я боюсь одного умереть до прыжка, Не услышав, как хрустнет хребет у врага. Не бывает на свете тропы без конца. И следов, что навеки ушли в темноту. И еще не бывает чтоб я стервеца Не настиг на тропе и не взял на лету. Вот бы где-нибудь в доме горел огонек. Вот бы кто-нибудь ждал меня там, вдалеке. Я бы спрятал клыки и улегся у ног. Я б тихонько притронулся к детской щеке. Я бы верно хранил, и стерег, и берег Просто так, за любовь - улыбнувшихся мне Но не ждут, и по-прежнему путь одинок, И охота завыть, вскинув морду к луне.