стар стал сталкер - вверх на поверхность - ни ногой, но ещё бодр на поверку, гнёт сталь о коленку, околело сердце, в две тысячи тридцать третьем. каждый из тех, кем город населён был, замёрзли без снега той ядерной зимой и крутит кручина, как торсион, и тело гниёт, как бы ни был силён. "все умрут, я останусь" - все умерли, но спокойнее в дурке, чем в бункере. со слухом ли туго, за стенкой ли звуки прогулки - квадратами, голова - кругом ни страха, ни смерти, ни запахов, лишь стол, стул, гул рефрижератора. ежедневное "всё хорошо" в дневнике нужно ли? будет прочитано кем? а там, наверху, уже весна вовсю, и тысячи микрорентген в час несут летальную дозу - они не со зла, но каждый с блаженством бы зубы вонзал. улицы кажутся шире без толп, пуля с обоймы просилась в висок, вентиль разгерметизации манит, верьте - проблемы решают словами. встал так сталкер в какой-то из будней, воззвал к антилогике, вытряхнул рассудок, гнал здравый смысл, помял, скомкал память, с той же минуты стал предан камланию - запел и рванул ненавидимый вентиль, да что там - сейчас он мог рвать двери с петель - сильное тело, но слабое сердце - только весна - и уже сладу нет с ним, налёг - и уже по ту сторону люка, и самое страшное - что без испуга. кругом - всё голо там и тут - пусто, счётчик Гейгера грустно похрустывал. больно смотреть, больно эритроцитам, в бункер спустился, не будучи сытым, аккуратно по кромке порезал консерву и завтракать прямо у выхода сел он. а там, наверху, уже весна вовсю, и тысячи микрорентген в час несут летальную дозу - вдохнул и летал, воплями раздражая гортань. улицы в будущем шире без толп, пуля с обоймы просилась в висок, двери разгерметизированы - ничто уже не грозило.