Кукушкино гнездо книга

I Она подала звук ровно три раза. Мне тридцать. Значит, это всё, что мне осталось? Кажется, что умрёшь ты, а за тобой и раса. Но на самом деле веришь только в старость. И на данном этапе уже смешно сомневаться, да и кукушка моё суеверие в чужом лесу, заросль. Всё что было ты. сигарета. да спичка с серой. Может, только ты. Такая. Грех писать про такую Вспомнишь ли, в век DVD перебирая видеокассеты, что был я когда-то. Но тот огарок докурен. И тогда тот апрель, как тетерев с грудкой серой, свою песнь, дождём истаявшую, протакует. Молодость или ветреность. Тот вечер джаза, блюза. Тот вечер. Что с тобой, полупьяной, протанцевал. На тебе были джинсы, и какая-то ужасная блуза, но я сразу разглядел в тебе свою удачу, потенциал. Ждал, что твои друзья вот сейчас напьются, и я увезу, украду тебя, и завтра же жениться, а? II Кукуй, кукуй, ну же Что же ты молчишь? Мне ещё столько вспоминать, что не хватит и трёх лет Солнце заходит, гонит, грозится согнать волчиц. Лес не терпит, не верит, моей предсмертной брехне. Уходя, кричу лгунье Чернявая, честь почисть Этому миру без меня только и останется, что дряхлеть Но молчит лес. И мой тупик в бетоне. В этом-то городе изошла жизнь в пустом неводе. По молве здесь всплывает только одно, ибо тонет всё лучшее. И сколько бы по воде не води, любой нищий мечтает не о пище, а лишь о потопе, так чтоб от храма доброго бога оставался неф один. Зайду домой. И так холодно, что сердце зябнет. Тогда хочется в детство, в деревню, послушать птиц. Там воркует фазан или отбивает коленце зяблик. И ни одной кукушки. Ни одной кукушки. Окстись Хачатурян, никогда в руке не держащий сабли, исполнял танец на чужой смерти, играя на бис. III Лишь тогда уйдёт этот городской массив, коль вздохнёшь об изящном, дабы согнать тоску. Как вспомню, так мрамор в гортани как просил не уходить, так злость твоих желваков да скул С горя каждой шалаве на улице Уходи платил, чтоб уменьшить количество потаскух. О тебе я всю жизнь потом вспоминал. Узнавал во всех женщинах с отвратительным вкусом. Перебирал телефонные справочники, искал имена, понимал, что как зовут тебя, кто ты вообще не в курсе. Я не верил, что когда-то это настигнет и меня. Это то есть состояние конечной человеческой грусти. И теперь я хожу гулять в тихий лес. Потому что только здесь, где-то в пустом гнезде, мне расскажут, что я никакой не Ахиллес, и что пята моя ещё три года простоит на гвозде, а потом пробьёт час. И в апреле наступит конец. И всё что я успею только руки к тебе воздеть.