Годы молодые с забубенной славой, Отравил я сам вас горькою отравой. Я не знаю мой конец близок ли, далек ли, Были синие глаза, да теперь поблекли. Где ты, радость? Темь и жуть, грустно и обидно. В поле, что ли? В кабаке? Ничего не видно. Руки вытяну и вот слушаю на ощупь Едем... кони... сани... снег... проезжаем рощу. Эй, ямщик, неси вовсю Чай, рожден не слабый. Душу вытрясти не жаль по таким ухабам. А ямщик в ответ одно По такой метели Очень страшно, чтоб в пути лошади вспотели. Ты, ямщик, я вижу, трус. Это не с руки нам Взял я кнут и ну стегать по лошажьим спинам. Бью, а кони, как метель, снег разносят в хлопья. Вдруг толчок... и из саней прямо на сугроб я. Встал и вижу что за черт вместо бойкой тройки, Забинтованный лежу на больничной койке. И заместо лошадей по дороге тряской Бью я жесткую кровать мокрою повязкой. На лице часов в усы закрутились стрелки. Наклонились надо мной сонные сиделки. Наклонились и храпят Эх ты златоглавый, Отравил ты сам себя горькою отравой. Мы не знаем, твой конец близок ли, далек ли, Синие твои глаза в кабаках промокли. 1924